Она уедет, решила Нелл. Упакует вещи, забросит их в машину и будет ехать, пока не почувствует, что хочет остановиться. Она уедет на пару дней. Нет, на неделю, потому что не сможет находиться здесь во время праздников.
В течение следующих десяти минут она беспорядочно бросала вещи в сумку. Теперь, когда решение было принято, она хотела уехать поскорее. Нелл закрыла сумку, вынесла ее в зал и стала надевать куртку.
Стук в дверь заставил ее сжать зубы. Если это очередной сосед, который пришел пожелать ей счастливого Рождества и пригласить на ужин, она закричит.
Открыв дверь, она почувствовала, как снова заболела свежая рана.
— О, Макалей… Ходишь по домам, желая своим жильцам счастливого Рождества?
— Могу я войти?
— Зачем?
— Нелл, — очень спокойно произнес он, — пожалуйста, позволь мне войти.
— Конечно, ты же владелец этой квартиры, — она повернулась к нему спиной. — Извини, у меня нет ни угощения к чаю, ни настроения принимать гостей.
— Мне нужно поговорить с тобой, — он пытался подобрать подходящие слова уже несколько дней.
— Правда? Извини, но мне не хочется разговаривать. Я еще помню, что было в последний раз, когда ты хотел поговорить со мной.
— Я не хотел, чтобы ты плакала.
— Я часто плачу. Видел бы ты меня после рекламы поздравительной открытки, которую показывают по телевизору, — но она не могла больше бросаться язвительными словами, поэтому сдалась и задала вопрос, который беспокоил ее больше всего. — Как дети?
— Почти не разговаривают со мной, — он указал рукой на диван. — Может, присядешь? Это достаточно сложная история.
— Я постою. У меня мало времени. Я как раз собиралась уезжать.
Мак перевел взгляд с нее на сумку, и его губы сжались в тонкую линию.
— Я вижу, ты быстро все решила.
— Что решила?
— Ну, полагаю, ты приняла их предложение вернуться в Нью-Йорк.
— Слухами земля полнится. Нет, не приняла. Мне нравится работа здесь, нравятся местные люди, и я собираюсь остаться. Просто уезжаю на праздники.
— Ты уезжаешь на праздники за пять часов до Рождества?
— Я могу приезжать и уезжать, когда захочу. Нет, не нужно снимать куртку, — запротестовала она. Слезы угрожали вот-вот вновь политься из ее глаз. — Говори, зачем пришел, и убирайся. Я все еще плачу за квартиру. А еще лучше, уезжай прямо сейчас. Проклятье, ты не заставишь меня плакать снова.
— Мальчики думают, что тебя прислал Санта.
— Что?
Увидев, что по ее щеке потекла слеза, он подошел и вытер ее большим пальцем.
— Не плачь, Нелл. Мне невыносимо видеть, что я заставляю тебя плакать.
— Не трогай меня, — она отодвинулась от него и достала платок.
Он разрывался на части.
— Извини, — Мак медленно опустил руку. — Представляю, как ты относишься ко мне теперь.
— Ты понятия не имеешь, — она высморкалась, пытаясь взять себя в руки. — Что там насчет мальчиков и Санты?
— Осенью они написали письмо, незадолго до того, как встретили тебя. Они решили, что хотят маму на Рождество. Не просто маму, — объяснил Мак, когда она повернулась и удивленно уставилась на него. — Определенную маму. Они постоянно поправляют меня насчет этого. У них было четкое представление о том, какую маму они хотят. У нее должны быть светлые волосы, она должна много улыбаться, любить детей и собак, уметь печь печенье. Они хотели еще велосипеды, но это было второстепенное желание. Все, что им на самом деле было нужно, — это мама.
— О, — Нелл присела на подлокотник дивана. — Это кое-что объясняет, — пытаясь успокоиться, она снова посмотрела на него. — Это ставит тебя в неловкое положение, да, Мак? Я знаю, что ты любишь их, но начинать отношения со мной, чтобы доставить радость детям, выходит за пределы родительского самопожертвования.
— Я не знал об этом. Проклятье, ты думаешь, я стал бы играть чувствами детей или твоими?
— Не их чувствами, — задумчиво сказала она, — этим ты не стал бы играть.
Он вспомнил, какой хрупкой она казалась, когда они занимались любовью. Сейчас это ощущение усилилось. С щек сошел румянец, заметил он. Огонь в глазах потух.
— Я знаю, что это такое, когда тебе делают больно, Нелл. Я бы никогда намерено не обидел тебя. Они ничего не говорили мне о своем письме до того вечера… Ты не единственная, кого я заставил плакать в ту ночь. Я пытался объяснить им, что Санта не дарит мам, но они вбили себе в головы, что тебя прислал именно он.
— Я поговорю с ними, если хочешь.
— Я не заслуживаю…
— Не ради тебя, — перебила она. — Ради них.
Он кивнул.
— Мне было интересно, что ты почувствуешь, когда узнаешь, что они загадали тебя в подарок на Рождество.
— Не дави на меня, Мак.
Он не мог ничего поделать. Он подошел ближе, не сводя с нее взгляда.
— Они пожелали тебя и для меня тоже. Вот почему они ничего не сказали мне. Ты — наш рождественский подарок, — протянув руку, он дотронулся до ее волос. — Что ты чувствуешь при этом?
— А как ты думаешь? — она отвела его руку, поднялась и подошла к окну. — Мне больно. Я полюбила вас троих почти с первого взгляда, и сейчас мне больно. Уходи, оставь меня в покое.
У него защемило в груди.
— Я думал, что ты уедешь. Я боялся, что ты бросишь нас. Я не мог поверить, что мы нужны тебе, и ты останешься с нами.
— Значит, ты идиот, — пробормотала она.
— Я был не прав, — он смотрел, как крошечные огоньки елочной гирлянды танцуют на ее волосах, и решил признаться во всем до конца. — Ладно, я был идиотом. Самым худшим идиотом на свете, потому что не показывал, что чувствовал, не разрешал себе думать, что могла чувствовать ты. Я не сразу влюбился в тебя. По крайней мере, не знал об этом. Я понял это только в тот вечер после концерта и не знал, как сказать тебе об этом. А затем я услышал, что тебе предложили вернуться на прежнюю работу в Нью-Йорке, и это послужило отличным оправданием для того, чтобы разорвать с тобой отношения. Я думал, что защищаю детей от разочарования и боли, — нет, он не станет использовать сыновей в свое оправдание, с отвращением подумал Мак. — Но лишь частично. Я защищал себя, потому что не мог контролировать свои чувства к тебе. Мне стало страшно.